Павловец Михаил Георгиевич (р. 1972) — филолог, преподаватель.

Был доцентом МПГУ, и.о. профессора и заведующим кафедрой русской новейшей литературы и читательских практик МГПИ/МГПУ. Кандидат филологических наук, доцент школы филологии факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ, учитель словесности Лицея НИУ ВШЭ.

Автор более 180 публикаций по истории русской литературы ХХ века — поэтического авангарда, неподцензурной литературе, современного литературного процесса, а также глав школьных и вузовских учебников и работ по истории литературного образования в России.

Околофилологические экзерсисы

Как и у многих творческих профессий, у филологии есть свои отвалы, свой побочный продукт. Это, как правило, разного рода мимолетные наблюдения, у которых нет шансов вырасти хотя бы до полноценной научной заметки в жанре «К вопросу…» или «Несколько слов о…». Это внезапные каламбуры, пойманные на лету неожиданные созвучия далековатых идей или текстов. Это стихотворные экспромты, палиндромы, эпиграммы, посвящения, опыты в области поэтической комбинаторики, в игровых жанровых формах вроде пирожков, порошков или вовсе не имеющих названия форм вроде тех, что придумывает неиссякаемый затейщик филолог Роман Лейбов. Вот такого рода «высевки и опилки» потихоньку стали скапливаться у меня; сперва я не придавал им вовсе никакого значения и быстро забывал, потом завел себе ЖЖ и стал сбрасывать туда под тэгами «Приход в голову», «Экзерсисы» или «Прокол языка», затем на смену ЖЖ пришел ФБ… Еще после выхода замечательной книжки «Конец цитаты» М. Безродного (кстати, рекомендую — на днях их под его пера вышел уже «Короб третий» СПб.: Черный лист, 2019) стало окончательно понятно и то, что в этом занятии нет ничего постыдного или нелепого, и то, что есть планочки, на которые заглядываться стоит, но вот надеяться их однажды взять — точно нет.

Так что лишь по любезному приглашению редакции Литературного портала Textura (в самом названии которого немало игры в филологическом духе) представляю на суд его читателей некоторые из моих околофилологических экзерсисов, кратко прокомментировав некоторые из них для понимания, в чем, собственно, состоит их юмор.

I. Коверкая цитаты

Кто из нас в детстве не перевирал или не переделывал хрестоматийные строки произведений школьной классики? С возрастом у большинства это проходит — но не у поэтов и не у некоторых филологов.

* * *

В зубах цигарка, примят картуз,
На спину б надо наклеить RUS-
SIA

* * *

Я получил блаженное наследство —
Жолковского «Блуждающие сны
И другие работы»

* * *

Гвозди бы делать из этих людей
Для прибиванья к брусчатке мудей.

* * *

Какое милое у нас
Тысячелетье на дворе!

* * *

…Если только можно, папа Карло,
Свой рубанок мимо пронеси!

* * *

Я с детства не любил овал —
Я ноль квадратным рисовал

* * *

Я хотел бы жить
                      и умирать пореже…

II. Центоны

Ещё одна филологическая забава с почтенной историей, восходящей к древности. В голове филолога крутится множество разрозненных строчек — и некоторые из них произвольно вступают в перекличку, иногда поддержанною рифмой, иногда же — только ритмом.
Тогда получается следующее:

БЕЛЫЙ ЦЕНТОН С ЛАМЕНТАЦИЯМИ

Все случаи на мя воополчились:
Я опоздал на празднества Расина;
Я не слыхал рассказов Оссиана;
Я никому не сделал в жизни зла…

Мне ни к чему одические рати:
Я не люблю весны: весной я болен;
Я не люблю любое время года;
Я не люблю иронии твоей…

Люблю я пышное природы увяданье;
Люблю отчизну я, но странною любовью;
Я лютеран люблю богослуженье —
Как дай Вам бог любимой быть другим!

Аудио: Михаил Павловец читает «Белый центон с ламентациями»

«СМЕРТЬ ЖАТВУ ЖИЗНИ КОСИТ, КОСИТ…»

Великий Пан умер. Плутарх.
Бог умер. Ф. Ницше.
Ницше умер. Бог.
Iсh sterbe. А. Чехов.
Футуризм умер. В. Маяковский.
Соцреализм умер. В. Ерофеев.
Иван Петрович умер. А. Генис.
Автор умер. Р. Барт.
Роман умер. В. Сорокин.
…
Хорошие люди и не умеют поставить себя на твёрдую ногу. Д. Хармс.

На самом деле, центон — занятие не такое глупое: скажем, можно выявить инерцию стиля у какого-то поэта, и продемонстрировать это, столкнув похожие строки. Не мерее интересно — перемешать строки двух разных поэтов — и поймать их на внезапном сходстве. Вот, например:

ПАТРИОТИЧЕСКОЕ (Лермонтов + Тютчев)

Скажика-ка, дядя, ведь не даром
Умом Россию не понять?
Москва, спаленная пожаром, —
У ней особенная стать!
Ведь были ж схватки боевые —
Аршином общим не измерить!
Не даром помнит вся Россия:
В Россию можно только верить!

МОЛОДАЯ, С ЧУВСТВЕННЫМ ОСКАЛОМ, ПОСЛЕ МНОГОДНЕВНОГО ЗАПОЯ (Есенин + Рыжий)

Ты меня не любишь, не жалеешь!
Синими глазами мудака
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
тормознув у винного ларька.
После многодневного запоя
Разве я немного не красив?
Погляди на небо голубое,
Мне на плечи руки опустив
Знаю я — они прошли, как тени,
рифма-дура клеилась сама,
Многим ты садилась на колени,
и сводила мальчика с ума.
Ах, как все прекрасно начиналось,
Не коснувшись твоего огня,
ластилась, кривлялась, вырывалась
А теперь сидишь вот у меня.

III. Дописать

Еще одна довольно распространенная филологическая игра — дописать знаменитые строчки — продолжить их буквально 1-2 словами или по-своему закончить, чтобы они прозвучали свежо и глумливо (шутливо).

МУЗА КАК ЖРИЦА ЛЮБВИ К РОДИНЕ

Люблю Отчизну я, но странною любовью
Невзаимной

Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Воздвигнет самовластье вновь

Русь, ты вся — поцелуй на морозе
Левой штанги футбольных ворот.

Россия, Русь! Храни себя, храни
От охранителей своих

Та же самая игра, но наоборот: придумать такое начало, чтобы хрестоматийные строчки максимально проявили свою неисчерпаемую многозначность (хорошее упражнение для изучения функции контекста)

* * *

Поднимаясь по лестнице в сени,
Я споткнулась у самой двери…
Показалось, что много ступеней,
Но я знала — их только три.

* * *

Кто дверь в квартиру приоткрыл —
И с вешалки украл пальто,
Пока я с Байроном курил,
Пока я пил с Эдгаром По?

* * *

Пьян был в дым, ругался грубо
И валялся у забора…
«Бобэоби» — пелись губы,
«Вээоми» — пелись взоры.

* * *

Машину занесло сначала —
И повторилось все, как встарь:
Ночь. Ледяная рябь канала.
Аптека. Улица. Фонарь.

IV. Вместо эпилога

В начале я уже писал про присущую нам в детстве причуду коверкать хрестоматийные стихи. Я даже придумал для таких коверканий название — пастишок: новый текст рождается через деформацию посредством частичной замены слов первоисточника, но его смыслы тем не менее сохраняются и пронизывают получившееся произведение, несколько возвышая его на самом деле не слишком возвышенный смысл и характер, вступая с ними в своеобразную интертекстуальную игру. Вот так:

О ДИАЛОГИЗМЕ РОМАНА ЧИТАТЕЛЯ С АВТОРОМ

Влез я с томиком Толстого
В час полночный на кровать
И вопросы по-простому
Начал графу задавать.

Я спросил: в ума болоте —
Сердцу кто проложит гать:
Деррида? А может — Лосев?
Граф ответил: СОПРЯГАТЬ!

Я сказал: бумаг докука
Тянет силы, словно тать!
Где взять время на науку? —
граф ответил: — СОПРЯГАТЬ!

Я сказал: семейной клетки
Не желаю избегать,
Но кругом меня — студентки…
Граф ответил: СОПРЯГАТЬ!

И на все мои сомненья,
Начиная напрягать,
Отвечал великий гений
Непонятным СОПРЯГАТЬ!..

Я спросил: а в школе сколько
На тебя часов мне дать?
Граф ответил: СОПРЯГАТЬ! —
И отложен был в сторонку.